Нередко в затруднительных случаях, когда уверение в невинности названного преступником меня побуждало на мягкосердие, я прибегал к закону, дабы искати в нем подпору моей нерешимости; но часто в нем находил вместо человеколюбия жестокость, которая начало свое имела не в самом законе, но в его обветшалости. Я видел (да и может ли быть иначе), что закон судит о деяниях, не касался причин, оные производивших.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(0)
Нужда, желание безопасности и сохранности созидают царства; разрушают их несогласие, ухищрение и сила.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
Ныне, буде кто прельстити восхощет, не блистательная нужна ему внешность, но внешность доводов, если так сказать можно, внешность убеждений. Кто бы восхотел ныне послание свое утвердить свыше, тот употребит более наружность полезности, и тою все тронутся. Мы же, устремляя все силы наши на пользу всех и каждого, почто нам блеск внешности? Не полезностию ли наших постановлений, ко благу государства текущею, облистает наше лицо? Всяк, взирающий на нас, узрит наше благомыслие, узрит в подвиге нашем свою пользу и того ради нам поклонится, не яко во ужасе шествующему, но седящему во благости.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
О законы! Премудрость ваша часто бывает только в вашем слоге!
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
О природа, объяв человека в пелены скорби при рождении его, влача его по строгим хребтам боязни, скуки и печали чрез весь его век, дала ты ему в отраду сон. Уснул, и все скончалось. Несносно пробуждение несчастному. О, сколь смерть для него приятна. А есть ли она конец скорби?
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
Обыкновенные правила ценсуры суть: почеркивать, марать, не дозволять, драть, жечь все то, что противно естественной религии и откровению, все то, что противно правлению, всякая личность, противное благонравию, устройству и тишине общей.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
Отец обязан сына воскормить и научить и должен наказан быть за его проступки, доколе он не войдет в совершеннолетие; а сын должности свои да обрящет в своем сердце. Если он ничего не ощущает, то виновен отец, почто ничего не насадил. Сын же вправе требовати от отца вспомоществования, доколе пребывает немощен и малолетен; но в совершеннолетии естественная сия и природная связь рушится. Птенец пернатых не ищет помощи от произведших его, когда сам начнет находить пищу. Самец и самка забывают о птенцах своих, когда сии возмужают. Се есть закон природы. Если гражданские законы от него удалятся, то производят всегда урода.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
Правитель государства да будет беспристрастен во мнениях, дабы мог объяти мнения всех и оные в государстве своем дозволять, просвещать и наклонять к общему добру: оттого-то истинно великие государи столь редки.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
Правительство, дознав полезность книгопечатания, оное дозволило всем; но, паче ещё дознав, что запрещение в мыслях утщетит благое намерение вольности книгопечатания, поручило ценсуру, или присмотр за изданиями, управе благочиния. Долг же её в отношении сего может быть только тот, чтобы воспрещать продажу язвительных сочинений. Но и сия ценсура есть лишняя. Один несмысленный урядник благочиния может величайший в просвещении сделать вред и на многие лета остановку в шествии разума; запретит полезное изобретение, новую мысль и всех лишит великого.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
Преддверие учености есть познание языков; но представляется яко поле, тернием насажденное, и яко гора, строгим каменей усеянная… При учении языков все отвратительно и тягостно. Если бы не подкрепляла надежда, что, приучив слух свой к необыкновенности звуков и усвоив чуждые произношения, не откроются потом приятнейшие предметы, то неуповательно, восхотел ли бы кто вступить в столь строгий путь. Но, превзошед сии трудности, коликократно награждается постоянство в понесенных трудах. Новые представляются тогда естества виды, новая цепь воображений. Познанием чуждого языка становимся мы гражданами тоя области, где он употребляется, собеседуем с жившими за многие тысячи веков, усвояем их понятия: и всех народов и всех веков изобретения и мысли сочетаваем и приводим в единую связь.
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)
(Цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790)