Мир, где он жил, город, по которому он ходил, не были насыщены светом, не сияли многоцветьем красок, и солнце не смеялось. Куда бы Виктор ни спешил, всюду тени: эксплуатация и угнетение, голод и нищета, унижение и цинизм, вот таков мир. И город, Вена семидесятых годов, был до того серым, будто какая-то непостижимая сила огромным шпателем размазала по некогда ярко-желтым фасадам помет вездесущих голубей.





Миру нужны спокойные, скромные деловые люди, а не горластые пираты, которые всех нервируют. У детей есть своеобразная привилегия: они могли пока выдавать отупение за уход в фантазию и получать за это похвалы.


Начала не существует. Любая история уже начинается с фразы о том, «что случилось раньше», и представляет собой продолжение.


Обстановка как в семье перед разводом: не важно, сколько ещё протянет брак. Все все знали друг о друге, чувствовали себя как дома и были вконец несчастны.


Он очень старался быть как все, потому-то и бросалось в глаза, что он другой.


Пафос – чувство бесчувственных, священный экстаз презирающих жизнь.


Прощальный ритуал: педантично разложить по местам, что сперва хотел взять с собой, а потом все же решил оставить. Под конец ясно одно: ничего не нужно. Только что-нибудь теплое. Даже в теплых краях итоговая заповедь - что-нибудь теплое.


Семья. Только одно-единственное слово непосредственно ассоциировалось у него с семьей: прокормить!


Способен ли свободный человек осмыслить, что для сидящего взаперти означает возможность просто выйти на улицу?

Страницы: 01 [02]
