В любом горе, – землетрясение, или тайфун, или страшная война, – в любом горе есть какая-то капля хорошего. И в любом счастье, когда вы вообще ничего не знаете, никакой неудачи, перед вами все падают в обморок, тоже притупляются и плесневеют мозги, понимаете, теряется контроль над собой.





Вы знаете, у Большого театра свое лицо и по исполнительскому мастерству. Большой театр для меня – это те люди. Те балерины, которые родились, выросли и отдали свою жизнь искусству Большого театра.


Вы знаете, я сам русский человек, потому не боюсь сказать этого: у нас есть феноменальная манера заниматься холуйством перед всем заграничным. Не брать хорошее оттуда, развивая на своих основах, нет. Именно такое раболепство. А все свое хорошее уничтожать.


Кино – немножко другая вещь. И это воздействие классического балета, романтика, красота, я не знаю, что, дает замечательный эффект, если, конечно, талантлива балерина, талантливы танцовщик и хореограф.


Классический балет должен быть или очень плохим, или очень хорошим, на мой взгляд. Если он очень хороший, он дает – и в этом плюс театра, и в этом, может быть, его минус – сиюминутность воздействия, когда вы сидите в зале и актер, человек талантливый, вас гипнотизирует, его эмоции сиюминутно воздействуют на зрительный зал.


Классический балет требует юности, конечно, таланта, конечно, индивидуальности, но юности.


По-моему, поколение 60-х годов было действительно замечательное.


Танцевать можно сколько угодно, смотреть нельзя.


У каждого актера в жизни бывает свой звездный час, мне повезло, у меня он был.


Чтобы романтика не ушла из театра, необходимы хорошие спектакли.

