Главная
― Мите! Очень странное впечатление производит на меня твоё желание оставить Льеж и переехать в Париж, в город des beaux arts («изящных искусств» ― видимо, так иронически цитируются слова из письма Димитра. ― Г.Г.)... Ты неисправимый идеалист с дон-кихотскими замашками и часто совершаешь патентованные, скандальные глупости… Считайся с действительностью...
(0)
...в среде физиков-теоретиков высоко ценится способность задать глупый вопрос. С него часто начинается открытие новых путей и понятий.
...наивный мыслитель чувствует за собой право — так напрямую, что думает, «как Бог на душу положит», без задержек рефлексии, без удержа правил воспитания, высказывать. Правомочие Вертикали Бытия за собой чует — прямой ПРАВ-ды и стояка истины (или «естины»).
...оттого, что всякая «мысль изреченная есть ложь», <...> я могу лгать и, не подозревая об этом, чистосердечно мня, что одну лишь истину говорю.
Вот, например, том «Америка» из серии «Национальные образы мира». Там два шрифта, я делаю своё интеллектуальное путешествие в Америку как в культуру, мышление, пишу модель мира Америки. А одновременно там дневник о том, как я жил в это время. Кто хочет читать мою жизнь, читает один шрифт. Кто хочет читать трактат – другой, но это разделение условно.
Германский дух в Лютере ещё дальше провёл принцип формального разделения и расчленения всего: веры, науки, власти, любви; развил науки, изобретательство, всякого рода производство...
Значит: «наивный» — натуральный, природный, не обработанный искусственными условностями цивилизации. Так что если наша культура есть продолжение природы, её язык (по распространенному мнению философов), её заявление о себе, то в наивном человеке и его слове — это прямейше, спонтанно, без опосредованных звеньев...
И тут вопрос возникает: а может ли Зло быть наивным? Злодей? Ведь пока по всему размышлению выходит, что наивный — хороший человек, Божий, а «умник» в этом смысле подозрителен. Как и по Христу: утаил Бог Истину от мудрых и учёных, а доверил детям и простым — рыбакам и бедным...
Итак, способность удивляться тому, к чему все социально-воспитанные и учёно-образованные привыкли и не находят в сём «ничего особенного». А удивление, по Аристотелю, — начало познания. И в самом деле: остановиться, задуматься над тем, что вроде так понятно и привычно и общепринято, и вдруг увидеть в этом — вопрос, проблему. <...> Эту операцию Виктор Шкловский назвал «остранение» — то есть увидеть странным обычное.
Итак, «на всякого мудреца довольно простоты», и как раз простота делает его мудрым. Ибо и Бог — прост, такова и его субстанция, и души. И философ, и поэт, и физик (Эйнштейн) в корне — дитя. А там уж — потом, на основе простого узрения — мудрствуй себе и лукаво плети свои категории (Кант) или формулы (Эйнштейн) — забавляйся сими игрищами... Чем бы дитя ни тешилось — Человечество, — лишь бы занято было, не плакало, увлекалось.
