Дитя лопочет, и лепечет,
и лепит, словно глину мучит,
судьбу — из маленьких словечек,
домашних прозвищ и тягучих
семейных запахов... Как странно
перемешались в этой глине
курымушка и Мариванна,
и ободочек тёмно-синий
на кружке аглицкой, и сказки
в большом трёхтомнике смолистом,
и чтенье накануне Пасхи
стихов Луки-евангелиста...
и лепит, словно глину мучит,
судьбу — из маленьких словечек,
домашних прозвищ и тягучих
семейных запахов... Как странно
перемешались в этой глине
курымушка и Мариванна,
и ободочек тёмно-синий
на кружке аглицкой, и сказки
в большом трёхтомнике смолистом,
и чтенье накануне Пасхи
стихов Луки-евангелиста...
(0)
Земле нужон навоз.
Зерно рожает в гное.
Живи, задравши нос,
моё полуслепое.
Не чувствует стопа,
куда она ступила.
И, в сущности, судьба —
лишь то, что нам не мило.
Зерно рожает в гное.
Живи, задравши нос,
моё полуслепое.
Не чувствует стопа,
куда она ступила.
И, в сущности, судьба —
лишь то, что нам не мило.
Тёмное время года.
Томное время года.
Вот оно, бремя сада, —
внутренняя свобода:
или цвести густо,
или стоять пусту, —
и никаких “надо”.
Потягиваться с хрустом,
пошевелить корнями
в осевшей мартовской яме,
с яблоневым стадом
проснуться за тополями.
Томное время года.
Вот оно, бремя сада, —
внутренняя свобода:
или цвести густо,
или стоять пусту, —
и никаких “надо”.
Потягиваться с хрустом,
пошевелить корнями
в осевшей мартовской яме,
с яблоневым стадом
проснуться за тополями.